Дмитрий Хван - Знак Сокола [СИ]

— Эй вы, трусы! Убирайтесь отсюда к своим домам и никогда больше не вздумайте воевать против великого князя Сокола! В следующий раз пощады вам не будет! Убирайтесь!

Долго их уговаривать не пришлось, вскоре туземцы, ещё не веря в своё спасение, улепётывали со всех ног, покуда не выдохлись окончательно. Потом пришла очередь корейцев, коих было числом под две сотни. Тут пригодились оставленные в Сунгарийске двое пленных, захваченных при налёте на маньчжурскую заставу два года назад. Пленным стрелкам из захваченной маньчжурами страны Утренней Свежести объявили, что их прощают, поскольку они подневольны. Двое амурских корейца призвали своих единокровников уходить обратно, однако, по совету Матусевича, они предложили и остаться тем, кто желал бы служить князю и осесть здесь. Остаться пожелала лишь дюжина воинов, остальных проводили на оставшиеся корабли. Корейцы заняли два из них и в спешке ушли вверх по Сунгари. Немногие остававшиеся в живых маньчжуры, между тем, заметно заволновались. Они, по-видимому, отошли от первого шока и теперь были готовы снова взяться за оружие. Остудить их смогли лишь двумя залпами картечниц, которые повалили около трёх десятков воинов и направленным на них остальным оружием. Что же делать теперь с остальными? Отпустить, расстрелять? Второе предпочтительнее, поскольку маньчжур опасно держать под охраной — очень уж они склонны к бунту и побегу. Вскоре из крепости прискакал радист Стефан, доложивший Матусевичу предложение Сазонова — оставить две сотни наиболее крепких воинов, для тяжёлой работы в Ангарии, с остальными же он советовал поступить по усмотрению Игоря. Патроны, всё же он предлагал поберечь. Матусевич так и поступил — оставшиеся четыре десятка маньчжур были умерщвлены даурским ополчением во избежание неприятностей.

— Вот тебе и поспал значит, — Николка был вне себя от возмущения. — Я там в тайге караулил народ непонятно от кого, а ты лычки младшего сержанта зарабатывал!

— Ну что, зато ты пообщался, верно, со своей девчонкой? — улыбался Ваня, пришивая две лычки на китель.

— А ну тебя! — махнул рукой Николка.

— Но-но! Как ты разговариваешь со старшим по званию? — уже смеясь, отвечал парнишка.

— Вот сейчас как наваляю я тебе, старший! — пригрозил ему ефрейтор, покраснев.

— Да не злись ты, Николка. В следующий раз геройство проявишь, — миролюбиво сказал Ванька. — А пока вона, знай себе, охраняй крепко пленных.

Взятые в плен вражеские воины, в большинстве оказались китайцами. Из них нужно было выбрать наиболее крепких и молодых мужчин для работ в Ангарии. Но прежде все пленные были разделены на четыре группы. Пока одна группа собирала трупы и очищала местность от последствий боя, вторая копала обширные могилы на месте своего недавнего лагеря. Третья группа собирала железо и оружие, годное для раздачи ангарцами туземцам или шедшее на переплавку. Четвёртая группа, в которую входили раненые воины врага, была предоставлена сама себе. Их постепенно выгоняли прочь воины Лавкая, обрекая на смерть в тайге от рук туземцев. Среди них был и свалившийся с коня Лифань, который решил не искушать судьбу после того, как оба мукденских чиновника были чудовищным способом убиты. Едва он пропустил их вперёд, дабы они осмотрели скоро устраиваемую батарею из китайских орудий, как дзаргучей вывалился из седла, обдав Лифаня горячей кровью. Казалось, что голова его лопнула, словно глиняный кувшин. Следующим стал второй чиновник, его затылок буквально вырвало из головы. Лифань понял, что следующим станет он, поэтому военачальник быстро сполз с коня, лихорадочно заметавшись под лошадиными ногами. Он принялся срывать с себя свой походный наряд, не отличавшийся такой богатой расцветкой, что была у чиновников. Лифань уже понял, что чиновников убили именно из-за их нарядов. Поэтому Лифань, пачкаясь в крови и в собственной рвоте, под свистящими над головой пулями переодевался в одежды убитого китайца, прижавшись к остывающему брюху убитой лошади. Мёртвый китаец покачивал головой, разбитой вражеской пулей, пока Лифань стаскивал с него залитый кровью и продырявленный в нескольких местах длиннополый халат.

— Без заморских пушек и огромной армии разрушить эту крепость невозможно, — повторял тогда Лифань, стуча зубами от страха, злости и безысходности. — Оружие северных варваров слишком дальнобойно и разрушающе!

Маньчжур решил притвориться убитым, но вскоре краем глаза увидел, как туземцы добивают раненых, что не могут встать и идти. Лифаню пришлось, намотав на лицо окровавленную тряпку, присоединиться к тем немногим, что брели с поля боя к лагерю сами. На вторые сутки маньчжур, пользуясь дозволением северных варваров, хотел было уйти, как он наконец увидел тех, о ком говорили ему прежде верные туземцы. Среди привычных Лифаню солонов и дауров появились совсем другие люди — высокие и крепкие телом большеглазые бородачи. Были среди них и безбородые, но они явно принадлежали к одному сословию. Маньчжур, не отрываясь, наблюдал за ними. Ходят степенно, не бегают, как туземцы. Разговаривают на непонятном языке, причём проклятые туземцы их понимают и даже разговаривают с ними! Лифань не на шутку разволновался — ведь это очень опасно, когда ближние к Цин варвары начинают действовать заодно с варварами дальними.

— Очень опасно, — бормотал маньчжур.

Может быть, именно этим он и привлёк к себе внимание одного из северных варваров. Высокий бородатый воин не спеша подошёл к Лифаню, перешагнув через умершего от ран монгола. Он больно ткнул военачальника длинным ножом, торчащим из аркебузы невиданной прежде конструкции и проговорил маньчжуру:

— А ты, я смотрю, ещё жив? Халат-то весь в крови! — бородач принялся тыкать в дырки на одежде маньчжура.

Лифань похолодел и покрылся липким, противным потом. Его сейчас раскроют! Маньчжур тут же спохватился и изображая сильную боль, принялся тащиться подальше от варвара. Тот его, однако, не преследовал, а лишь рассмеялся, привычно положив руку на аркебузу, что висела на его плече. Бородач даже окриком остановил солона, который, вероятно, хотел прирезать Лифаня. А вскоре северные варвары, заставив своих пленников — китайцев и немногочисленных монголов погрузить всех раненых на корабли, отправили их вверх по реке. Так маньчжурский военачальник счастливо избежал гибели и теперь с трепетом ожидал прибытия в Мукден. Ему много чего надо поведать мукденскому фудутуну[7].

Лишних пленных постепенно уводили к уменьшающимся в числе кораблям, остававшимся ещё у берега. Сунгарийский воевода Матусевич всё же оставил при себе в два раза больше китайцев, чем ему советовал Сазонов.

— В том же Нерчинске они нужны будут или на ангарских полях — так ведь больше людей на производство можно отрядить, — объяснил он своё решение албазинскому воеводе, старшему на этих землях.

Алексей согласился с Игорем, заодно сообщив, что он на днях уходит к устью Амура на «Тунгусе», оставляя за себя Петра Бекетова.

— Ну удачи тебе с тестем, Алексей Кузьмич! — пожелал ему сунгарийский воевода. — Зимовать уж там тебе придётся.

А ещё через два дня из Зейска пришли «Солон» и «Даур», с подкреплением и боеприпасами. Теперь Матусевич, используя информацию, полученную от двух командиров, чудом уцелевших на разбитых у крепости кораблях, а также нескольких мелких начальников из пленных, начал планировать рейд возмездия.

Глава 4

В Дании мы задержались надолго, на всю зиму. Испытывать судьбу на свинцовых волнах штормящей зимней Балтики мне решительно не хотелось. Зато за это время мы на сэкономленное золото наняли два десятка датских, немецких и даже парочку голландских мастеров-корабелов и две дюжины каменщиков, в основном из немцев. Та лёгкость, с которой немцы согласились переехать на край света, меня поразила. И хотя им честно пытались объяснить, что это не южные моря, а далёкая Сибирь с холодной зимою, решения они не переменили. Отметив это, далее я предпочёл в дальнейших разговорах холода не упоминать. Благодаря Сехестеду, да с дозволения короля Кристиана, мы получили исключительное право вербовать немцев. Вскоре Сехестед и Торденшельд отправились в Норвегию. За прошедшее время они неплохо подготовились — их люди уже навербовали большую армию, во главе которой были поставлены нанятые иностранные офицеры, усилиями короля и командующего датской армией Андерса Билле был значительно усилен флот. Отплывая на уходившем в курляндский порт Виндава купеческом корабле, я испытывал немалую радость от успешно выполненной задачи. Причём задача была выполнена во всех её пунктах, включая самые смелые, вроде покупки острова и вербовки корабелов. Теперь на этом корабле в курляндское герцогство плыл мастеровой люд, среди них лишь считанные единицы были с семьёй и полноценное ангарское посольство с грамотами, подтверждавшими наш статус. Добиться встречи с герцогом Якобом Кетлером оказалось проще простого. Едва мы высадились в порту, а корабль наш был досмотрен, прибыл помощник местного бургомистра и сообщил, что к его высочеству уже отправлен гонец с известием о нашем прибытии. Нам же предоставили кареты и повозки, а так же эскорт гвардейцев герцога. Якоб Кетлер ждал нас в замке близ городка Голдинген, как нам сообщили в дороге — там нынешний герцог и родился. По словам Сехестеда, когда я спросил его о курляндском герцоге, прежний правитель — Фридрих, был весьма достойным человеком. Якоб же, по имеющейся у Ганнибала информации, желал продолжать разумную политику Фридриха.